Анжелика провела три месяца в замке де Лагранжа. Здесь она принимала предводителей заговорщиков, здесь беседовала с городскими бургомистрами, поверявшими ей свои сомнения. Они жаловались на голод, на то, что жители, посаженные на голодный паек, начинают роптать, что торговля в упадке и помощи ждать неоткуда. К счастью, хоть зима выдалась не слишком суровая.

В начале марта Анжелика возобновила свои поездки по провинции. К этому времени она перестала кормить ребенка грудью и собралась было оставить девочку в замке. Добрая служанка с готовностью согласилась присмотреть за нею. Но аббат де Ледигьер воспротивился:

— Не покидайте ее, сударыня! Вдали от вас она умрет.

— Но ведь я вернусь за ней позже, когда обстоятельства…

— Нет, — произнес он твердо, глядя ей в глаза. — Нет. Вы никогда за ней не вернетесь.

— Да разве пристало маленькому ребенку жить вот так, без отдыха таскаясь по градам и весям?

— Она выдержит это, потому что рядом будете вы, ее мать…

Он собственноручно укутал Онорину теплым одеялом и, ревниво прижимая к сердцу, вскочил в седло.

В эти дни душу Анжелики стало тревожить тайное сомнение. Когда она смотрела на дочь, в ней шевелился неясный страх, подозрение, в котором она сама себе боялась признаться. Между тем это невысказанное сомнение росло, крепло, грозя превратиться в уверенность.

Отряд между тем оказался в довольно опасной местности, где королевские войска того и гляди могли застигнуть их. Чтобы не угодить в засаду, Анжелика и ее спутники каждую ночь прятались в пещерах в долине Севра. То были живописные гроты — множество укромных уголков, куда крестьянки с соседних хуторов любили собираться по вечерам, прихватив с собой шитье или вязанье. Им нравились эти местечки, теплые, уютные, где не надо было зажигать огня, чтобы согреться. После обеда они отправлялись туда с веретенами, паклей, льняными оческами, неся под мышкой жаровню, полную раскаленных углей.

Они охотно показывали Анжелике самые просторные из этих самой природой выстроенных покоев, где маленький отряд мог отдохнуть, укрывшись от острого холодка весенних ночей.

В нишу одной из стен пещеры вставляли грубый деревянный подсвечник. Фитиль, изготовленный из стебля медвежьего уха, пропитанного ореховым маслом, давал достаточно света.

Анжелика смотрела на ребенка. Девочка каталась по земле, уже пытаясь научиться ползать. Для своих десяти месяцев она казалась крепкой. Волосы, появившиеся на ее головке совсем недавно, уже начали завиваться в колечки. Странный у них цвет… Может быть, просто огонь светильника отбрасывал красноватые блики, придающие детским кудрям этот медный оттенок? А глаза у нее были, напротив, черные, узкие, и, когда она смеялась, они становились раскосыми. Тогда казалось, что щеки полностью скрывают их, и это выражение.., это выражение кого-то напоминало Анжелике. В чистых детских чертах чудилось ей совсем другое лицо — карикатурно раздутое, похабное…

Она отшатнулась так резко, что ударилась затылком о каменную стену и замерла, оглушенная.

Монтадур! Это его морда рыжего кабана!

На висках выступил пот. Это было невыносимо…

Нелюбовь матери к ребенку-бастарду почти всегда — лишь отражение ненависти к его отцу. Для Анжелики дать имя отпрыску преступника было тяжелее, чем если бы отец был неизвестен. Она бы любила ребенка Колена Патюреля. Но разделять ответственность за человеческое существо с солдафоном самого низкого разбора казалось ей унижением, которое навязала судьба. Никогда она не сможет с этим смириться. Ее жизнь превращалась в чудовищную, отвратительную комедию, направляемую слепым и свирепым божеством.

На ее крик прибежал аббат де Ледигьер.

— Унесите ее, — задыхаясь, проговорила Анжелика. — Уберите ее с моих глаз. Иначе я могу ее убить…

В полночь по пещере эхом разносились крики Онорины.

Лежа на своей травянистой подстилке, Анжелика вздыхала раздраженно и безнадежно:

— Ну, конечно, «они» забыли дать ей ее папоротник.

Онорина не могла заснуть, если у нее в руках не было веточки папоротника. Это была ее любимая игрушка, кружевные листья восхищали ее.

В конце концов Анжелика не выдержала. Она пошла в самую широкую часть пещеры, где собрались вокруг огня аббат, конюший, слуги и барон. Они исчерпали все, что могли придумать, чтобы успокоить ребенка. Бросив на них презрительный взгляд, она взяла у них младенца, который, как по волшебству, тотчас замолк, и унесла ее в свой закуток. Естественно, малышка была мокрая, замерзшая и сопливая. Анжелика обтерла ее опытной рукой, завернула в свою шерстяную шаль и до глаз зарыла в сено. Затем вышла из пещеры, дошла до лесной опушки, сорвала папоротник, общипав несколько листочков в низу стебля. Онорина решительно зажала его в кулачке и в полном восторге уставилась на эту мохнатую палку, что отбрасывала на стену грота огромную тень какого-то доисторического чудовища. Умиротворенная, она засунула палец в рот и искоса глянула на Анжелику взглядом, полным удовлетворения.

«Вот ты меня понимаешь, — казалось, говорила она. — С тобой мне спокойно».

— Да, я тебя понимаю, — пробормотала Анжелика. — Это так, тут мы ничего не можем изменить, ни ты, ни я, правда?

Опершись на локоть, она разглядывала девочку с жадным вниманием. На лице ребенка сияло такое блаженство, что железные тиски, сжимавшие сердце Анжелики, разжались.

Ни прошлое не занимало ее сейчас, ни будущее. То был час безмолвия, глубокой, целительной тишины. Она рождала не слова, скорее образы, беглые ласковые тени, приносящие мир в измученную душу.

— У тебя нет отца… Ты дочь лесов… Ты никому не принадлежишь — дитя лесных чащ, только и всего. Твои волосы рыжи, как осенняя листва, глаза — черны, как ягоды ежевики… Эта кожа, она такая белая.., нет, перламутровая, как песок здешних гротов. Ты — порождение лесов.., блуждающий огонек.., гномик… Вот и все. У тебя нет отца. Спи.., спи, радость моя.

Глава 8

Аббат де Ледигьер вышел из леса с руками, полными грибов.

— Это тебе, Онорина. Вкусно!

Она заковыляла к нему, еще нетвердо держась на ножках. Год ей исполнился летом, когда хутор, на котором нашли убежище Анжелика и ее друзья, был окружен королевскими солдатами. Запертые, как зайцы, попавшие в западню, они уже были готовы сдаться, когда их освободил Хуго де Ламориньер со своими протестантами. Выходя из дома, Анжелике пришлось переступать через трупы. Онорина кашляла, надышавшись дыму. Запахи пороха и пожаров были частью ее существования так же, как звуки взрывов, кровь и пот на лицах висельников, внезапные бегства, темные ночи в лесной глуши.

Первые шаги она сделала в Партене, под звуки набата в маленьком осажденном городе. Нападавшие были отброшены и отступили, но город лежал словно в беспамятстве, измученный лишениями. Анжелика не нашла Онорину в той комнате, где оставила ее сидящей на стуле. Девочка оказалась на улице. Так узнали, что она научилась ходить и может даже спуститься по ступенькам.

Первое слово она произнесла в тот день, когда был убит Ланселот де Ламориньер в жестокой битве в песках Машекуля. И это первое слово, как острый нож, пронзило сердце Анжелики.

Она сказала «Кровь!», показывая на цветок мака. И смешно морщила носик, передразнивая гримасы страдания, искажающие лица раненых.

Она гордо повторяла: «Кровь.., кровь…», теребя алый цветок. Весь вечер она твердила это слово, доведя мать до бешенства.

Анжелику измучила жестокость летних битв, в ее душе поселился страх. Король еще не победил; но был близок к этому. Хуго де Ламориньер, лишившись своих братьев, остался как бы телом без головы. Он никогда не умел думать сам. Ланселот внушал ему веру в Анжелику, но после его гибели взяло верх пуританское презрение к женщине. Не было более рядом и Самуила, прежде умело разжигавшего в груди брата гордость вассала, восставшего против своего короля. Разгром неумолимо надвигался, лишь наступление осени позволило отсрочить его. Встретив такое яростное сопротивление, военное командование растерялось. Король считал, что лучше всего дать мятежным бандам распасться из-за голода, нищеты и отсутствия боеприпасов. Министры же настаивали на сокрушительной военной кампании с самим королем во главе и требовали такого кровавого подавления бунтовщиков, какое могло бы устрашить другие провинции. Они напоминали, что в Аквитании, Провансе, Бретани тоже неспокойно, а от недавно завоеванных земель, таких, как Пикардия или Русильон, можно ожидать любых сюрпризов.