Рассуждения и советы молодого мореплавателя подействовали.
Судно шло на хорошей скорости и избегало всевозможных опасностей, подстерегавших в океане: штормы, пираты, неблагоприятные ветры и течения,
— все это благополучно миновало путешественников.
Это было спокойное и легкое плаванье, из тех, которые даже наводят скуку на моряка.
Молодой светловолосый человек продолжал следить за бандитами, и не сей раз они избрали менее грубый способ ограбить его. К нему подослали человека из Дьеппа, которого звали Леон-Мусульманин, потому что он провел в плену в Алжире десять лет, и там он привык носить тюрбаны и любить мальчиков.
Ласковая улыбка, с которой он подошел к Кантору, застыла на его губах, когда он почувствовал, что острие кинжала слегка уперлось в его бок.
— Что тебе надо? — спросил светловолосый юноша.
Человек в тюрбане попытался объясниться. Кантор схватил его одной рукой, а другая тем временем, продолжала держать кинжал у его горла.
— Ты знаешь правило мореплавателей: грех — наказание? Каково будет наказание за то, что мы с тобой совершим?
Кантор монотонно, на манер школьника, изложил:
— Грех — содомия; наказание — тебя повесят и бросят в море, или высадят на необитаемый остров, где, быть может, не окажется воды…
— Наш капитан закрывает глаза на эти игры…
— Я могу попросить его открыть их. Я заплатил за это.
Бедный «мусульманин» убрался и объявил дружкам, что здесь ничего не поделаешь. Он даже не видел кошелька с луидорами. С другой стороны, у него возникла возможность познакомиться с арсеналом оружия молодого человека. Два пистолета, нож и маленький топорик, похожий на индейский. Потом еще шпага на перевязи. И по кинжалу в каждом сапоге.
И таким образом все устроилось. Его оставили в покое. Половина путешествия уже прошла. Они были ближе к американскому континенту, чем к Европе.
38
В Новом свете он узнал, что корабль, доставивший губернатора, его жену и все окружение, направился в Квебек, как это и предвиделось. Речи не было о тех, кто сошел по прибытии и мог бы направиться к Французскому заливу. Он был спокоен за свою семью. В Тадуссаке он сошел с корабля, выплатив все, что причиталось, капитану. Радостное ощущение, того, что он вернулся в этот край, возникло у него с того момента, как он вдохнул запах дыма, мехов, реки, в которой текла соленая вода, вблизи от океана. Даже у Квебека она была солоноватой. Однако, если он чувствовал, что природа была дружественная по отношению к нему, то ничего похожего не было со стороны большинства людей. Туман возвещал приближение осени, было уже довольно холодно, он прятал лицо в воротнике своего манто, и на большинстве судов, на которых он плыл вверх по течению Сен-Лоран, он проспал, надвинув шляпу на нос.
Приближаясь к острову Орлеан, он уже знал, что нужно приложить все силы, чтобы сохранить инкогнито, так как он не пропустил мимо ушей слухи, о том, как были приняты в Квебеке новый губернатор и его жена, которая проявила все свои качества Благодетельницы, чтобы завоевать столицу.
Окутанный туманом, прекрасный город с его колокольнями и часовенками казался пораженным мрачными чарами, словно его заколдовали. Однако, он не казался опустевшим или спящим. Движение вокруг города и внутри него казалось призрачным.
Раздавался похоронный колокольный звон.
Прислушиваясь к разговорам прохожих, пока он пересекал района де Монтань, он узнал, что хоронили мадам Ле Башуа.
Холодная волна разлилась у него от затылка до корней волос.
С угла соборной площади, когда он добрался до туда, он увидел похоронную процессию. Люди, одетые в черное, медленно двигались, распевая псалмы. В тумане нельзя было различить кроны деревьев и шпиль собора. Дикие вишни на берегу ручья цветом своей листвы напоминали кровь. Наступила осень.
Он повернул направо, пересек площадь, по-прежнему скрывая лицо в воротнике и глубоко надвинув шляпу, которая спасала не только от солнца, но и от любопытных взглядов.
Он пошел по улице де ля Птит Шапель. Таверна «Восходящее солнце» была закрыта. Вывеска была размыта, словно от слез.
Он вознамерился постучать в калитку мадмуазель д'Урреданн, но ставни были закрыты. Дом казался пустым. Сдавленный лай был для него знаком, что там оставались служанка-англичанка и канадский пес.
Он продолжал путь, потому что знал, его предупредили, что каждую зиму сюда приходила его росомаха. «Он догадается, что я здесь…»
Но в то же время это место теряло свою реальность. Дом Виль д'Аврэ не изменился, возле него по-прежнему находился вяз, и небольшое становище гуронов, и два бронзовых Атласа в траве. Но это была всего лишь декорация.
Ему трудно было представить, что на этой пыльной дороге, пустой и неприятной, его мать, такая красивая, спасалась вместе с детьми от разных мужчин, высокородных и дикарей, которые всегда с таким забавным усердием старались заслужить ее самую легкую улыбку, самое незначительное слово.
Все стерлось. Все напоминало грустный сон, полный тайн и угроз.
Различив дымок над домом маркиза, он вошел во двор и заглянул в одно из окон большого зала, где различил отблески огня, разведенного в очаге.
Он заметил служанку Виль д'Аврэ, которая начищала бронзовые и серебряные предметы и вытирала пыль так старательно, словно на следующий день ожидался большой и пышный прием.
Он постучал.
Она тотчас же его узнала, но не повеселела.
— Э! Это вы в такой час, мой мальчик! Вы привезли с собой все семейство!
— Да нет, что вы! Я привез вам новости от вашего хозяина, которого видел несколько раз в Версале при дворе.
Чтобы распознавать лицемерие Великих и не поддаваться их «гримасам», Кантор доверялся простым персонам. Лакеи, кучеры, служанки умеют хранить тайну, но не всегда. Эта женщина, ни имени ни фамилии которой он не помнил, стала ему в этот момент ближе всех остальных, кого он встретил с самого отплытия.
Какое утешение иметь возможность говорить искренне и немногословно. Мимика, жесты… всего этого было достаточно, чтобы ясно и просто выразить свои мысли.
Он не закончил еще тарелку супа, которую ему подала служанка, как узнал уже, что она составила собственное мнение о жене нового губернатора, мадам де Горреста, и что все дамы поздравляли себя с ее приездом, восхищались ее милосердием, величием и одинаковым ко всем радушием. Она же, Жанна Серейн, родившаяся в Канаде, обладала собственным чутьем, и оно подсказало ей, что за этой женщиной скрывалось что-то ужасное, что-то очень плохое. Ее жизнь приучила ее распознавать колдуний, настоящих колдуний, которые подчас очень милы. Ее мушкет был постоянно заряжен, хотя в таких делах обычным оружием не обойтись.
— Что хотите, то и думайте, мой малыш, но что касается Дьявола, то он существует… На этот счет я никогда не ошибалась. Среди нас он встречается так же как и в Европе или еще где… Вспомните этих господ, которые колдовали с черным камнем, который заклинатель искал с крестом и под знаменем церкви.
— И в черном камне он увидел именно Ее, — сказал Кантор.
И он начал долгий рассказ обо всех драмах и кознях, которые произошли этим летом в Академии, и виновницей их была та самая женщина, встреченная им в Версале и преследуемая до этих краев.
Длинное повествование, в нескольких частях, которое она выслушала, сидя напротив него и слегка подавшись вперед, так заинтересовало ее, что они проговорили до самого вечера.
— Я не удивляюсь… Это и должно было произойти. Город словно обезумел, и никто не знает, что делать. Вот почему Генриетта, что была при мадам де Бомон, умерла.
Он узнал, что произошло несколько неожиданных покушений. На достойных людей сыпались неприятности, словно град.
Дельфина исчезла, и что еще важнее, исчезла Жанина де Гонфарель, патронесса «Французского корабля».
Она еще ближе пододвинулась к нему.