Жоффрей, Жоффрей!

Какой-то суеверный страх заставлял ее гнать от себя мысли о муже. Ей чудилось, что он стоит у нее за спиной и пристально смотрит своими горящими глазами.

«Ведь именно Жоффрей привил мне вкус к поцелуям. Никто иной как он, научил меня так целоваться, и я так люблю — люблю с ним — эти поцелуи, у которых нет конца. Мне хочется всю свою жизнь прожить с ним, сердце к сердцу, обнявши его, прильнув устами к его устам… И он это знает. Как же я могла так близко подойти к измене ему!.. Я стала слабой, и причина то — наша разлука…»

Женщина становится особенно уязвимой, когда чье-то отсутствие порождает в ней потребность в утешении. Это необходимо знать всем мужчинам, каждому супругу.

Выяснив для себя, что смятение ее было порождено той невыносимой пустотой, которая возникла в ней из-за разлуки и одиночества, Анжелика начала потихоньку оправдывать себя.

«Он не должен был, никогда не должен оставлять меня одну… А потом — так ли уж это серьезно? И что на самом деле произошло между мной и Коленом? Неужели этого достаточно, чтобы разлучить меня с мужем? Сущий пустяк… Вроде как попить воды, чтобы утолить жажду. Разве грешно попить воды?.. Нас, бедных женщин, просто шантажируют, хотя никаких оснований для трагедии нет… Ну, понравился человек, возникло желание… В общем, мелочь. И мне теперь надо более снисходительно относиться к мужским проказам… А вдруг в один прекрасный день Жоффрей.., с другой женщиной… О, нет, я никогда не потерплю такого… Я бы умерла… Нет, это очень серьезная вещь! Прости меня… И все же, почему какое-то случайное приключение может обернуться настоящей трагедией, и это с тех пор, как существует мир?.. И как ни быстр человеческий разум, а плоть слаба, и в этом вся правда!

А этот Колен, ведь он уже стал для меня почти совсем чужим человеком… Почему же так сильно искушение… Любовь — это дело кожи… Так говорит Жоффрей, с присущим ему цинизмом, когда ему хочется меня подразнить… Любовь — это когда на коже возникают волны, которые притягивают друг к другу… Нет, это не только волны от кожи, хотя, может быть, они самые главные… Ведь и мне встречались мужчины, с которыми не было неприятно, даже когда я знала, что им чего-то недостает. А вот у нас с Жоффреем это «что-то» возникло сразу и сохранялось даже тогда, когда я боялась его.

А с Коленом?.. С ним всегда было «что-то еще», чего я объяснить не могла… С Дегре тоже, мне кажется… Как ни странно, но если хорошенько подумать, то и тому толстяку, капитану из Шатле, видимо, я не случайно уплатила такую «плату», когда надо было спасти Кантора. Он тоже оставил о себе неплохую память… А с королем? Вот с ним это «что-то» отсутствовало. Теперь мне стало яснее, почему… Это удивительное признание друг друга «всей кожей» возникает не у всех, а почему — непонятно.

У нас с Коленом оно есть, потому и опасно оставаться с ним наедине… Я никогда не должна этого делать».

Под мягкое покачивание корабля, паря в сиянии луны, ее воображение как бы возвращалось к далеким образам мужчин, с которыми она была близка. К ее изумлению, в памяти возникло и приветливое открытое лицо графа Ломени-Шамбора, и даже чуть напыщенные, но благородные и полные милосердия черты совсем было забытого аббата из Ниеля [57] .

Глава 15

Под перилами, крепко вцепившись в них, прятался человек. Уже несколько секунд наблюдая за ним, Анжелика оставила свои путаные размышления о непоследовательности и нелогичности человеческих поступков в любви и прервала возникшие в памяти сопоставления.

Привлеченная легким шумом, она перегнулась через перила и увидела взлохмаченного человека в оборванной одежде, который прижимался к декоративной балюстраде кормовой башни.

— Эй, что вы тут делаете? — шепотом спросила Анжелика.

Поняв, что его обнаружили, человек соскользнул чуть пониже и уцепился за рамку большого панно с изображением аллегории Сердца Марии в окружении ангелов.

Таинственный акробат бросил на нее взгляд, в котором была и угроза, и мольба.

Анжелика разглядела, что его запястья были изранены кандалами.

Она знала, что на корабле Золотой Бороды находились пленники, и поняла, что перед нею был один из них.

Ободрив его знаком руки, она сделала шаг назад.

Поняв, что она не даст сигнала тревоги, ободренный беглец оттолкнулся и прыгнул в воду. Глянув вниз, Анжелика увидела, что все спокойно. У борта корабля никого не было, но Анжелика заметила, как кто-то вынырнул в темном отсвете ближайшего островка и поплыл дальше.

Страшная тоска охватила Анжелику. Ей хотелось бежать, поскорее оставить этот корабль, где западней для нее оказалась ее собственная слабость. Завтра ее ожидала новая встреча с Коленом.

«Я должна во что бы то ни стало покинуть этот корабль», — сказала она себе.

Глава 16

У подножия горы Мон-Дезер есть осененный тенью прохладный источник с чистой водой, имеющей легкий привкус глины. Он известен тем, что здесь утолил свою жажду вице-король атлантического побережья Нового Света Пьюр дю Гаст де Монс, богатый вельможа-гугенот, которому этот титул был пожалован его другом, королем Франции Генрихом IV. Прибыв сюда в 1604 году, он основал здесь первое европейское поселение в Северной Америке. В путешествии его сопровождали географ Самюэль Шамплен, а также поэт Лескарбо, воспевший «тихие воды Акадии».

От первого поселения остался лишь покосившийся крест, установленный иезуитом отцом Биаром, а также ветхая часовня с маленьким серебряным колоколом, который позванивает на ветру. Любят с ним поиграть и любопытные ребятишки индейского племени кадиллаков [58] .

Здесь заканчивается старинная индейская тропа, идущая с севера через озера и леса от далекой горы Каттхеден. Прежде чем дойти до острова, на котором расположена гора Мон-Дезер, тропа пробегает по множеству скал, а в конце перешагивает через морской рукав.

Той весной зеленая трава и нежные побеги берез привлекли сюда стада бизонов, громоподобно мычащих первобытных гигантов с темной шерстью, упрямыми лбами и лохматыми загривками.

Увидев сквозь позолоту листвы массивный темный силуэт такого гиганта, неискушенный человек может испугаться, хотя бизоны — мирные пастбищные животные.

Лесные индейцы мало охотились на них, предпочитая ланей, оленей, косуль. Стадо, которое в то утро паслось на высоких травах у подножья горы, не встревожилось, когда чуткие ноздри животных уловили по ветру человеческий запах.

В гору поднималась группа людей. Это были Жоффрей де Пейрак, нормандец Ролан д'Урвилль, дюнкерский флибустьер Жиль Ванерек и реформат отец Эразм Бор. Свою трехмачтовую шебеку они оставили в укрытии на восточном берегу острова, на расстоянии чуть больше одной морской мили от Голдсборо.

Гора представляла собой два огромных купола из розового гранита, которые сращивались на высоте полуторы тысячи футов, образуя самую высокую точку острова. Миновав зеленую зону густолиственных деревьев у подножья, путники шли теперь среди редких чахлых сосен и лакированных кустиков черники в окружении пышных пурпурных ковров карликовых рододендронов.

Чем выше они поднимались, тем больше крепчал и холодел ветер.

Вслед за Пейраком и его спутниками шел эскорт матросов с мушкетами. Все они двигались легким быстрым шагом прямо по склону, не отыскивая дорожек или тропинок. Огромные плиты розового и фиолетового гранита были для них по пути к вершине как бы ступеньками видавшей виды пологой лестницы.

Многие каменные плиты были покрыты причудливыми узорами из тысяч цветков

— зеленицы, бадана, очитка, — выросших в расщелинах и выемках на плодородной земле, нанесенный ветрами.

Безразличный к дикой красоте природы граф де Пейрак, наклоняя голову, продвигался вперед, стремясь достичь вершины, пока капризный непредсказуемый туман не закрыл горизонт.